…Над ржавой железнодорожной кассой красовалась табличка. На ней большими неровными буквами значилось: <Все продано>. За кассой сидела дама в рыжем кожаном пальто фасона 70-х годов и вязала. Рядом с кассой спал бомж. На заплеванном полу валялись пустые бутылки из-под самогона. Парочка торгашей с якобы <халявными> тостерами дополняла картину всеобщего российского разложения, придуманную когда-то молодым драматургом Василием Сигаревым и поставленную на сцене немецкого театра имени Максима Горького
В прошлую среду немецкие артисты показали нам, как МЫ ВСЕ живем. А в четверг на пресс-конференции мы поговорили об этом.
Когда молоко черное
Говорят, <Черное молоко> – это одна из самых политизированных пьес Василия Сигарева: ведь история, рассказанная в этом спектакле, крутится в основном вокруг темы Родины и долга по отношению к ней. Двое городских коммерсантов-обманщиков (Левчик и Шура) случайно попадают на некую заброшенную станцию. Все билеты проданы, им приходится ждать следующего поезда. Пока они ждут, доверчивым местным жителям сбываются никому не нужные в глубинке тостеры. Через некоторое время старики раскрывают обман и приносят тостеры обратно. Но очень немногие получают деньги назад. Тогда кое-кто берет в руки старые винтовки, идет <на врага>: И беременной торгашке Шуре приходится рожать прямо на станции. В этом ей помогает недавно обманутая – как и все прочие – баба Паша. Парадоксы жизни: оказывается, там, где нечего покупать, не все можно купить за деньги. Баба Паша не берет денег с роженицы, провожая ее в дорогу как родную дочь. Внезапно Шура решает остаться жить здесь – ей хочется сделать для этих людей что-то хорошее, <в ответ>, но… Бутылочка деревенского молока, подаренная заботливой рукой, бьется и мешается с дорожной грязью: секунда прозрения была мимолетна. Мошенники уезжают в город жить так же, как жили.
Сценография для спектакля делалась в <Красном факеле>. А ту самую табличку нарисовали уже в театре Афанасьева, где и прошел спектакль. Надо думать, когда спектакль идет в Германии, <все продано> написано по-немецки. Чтобы понятно было.
– Почему вы выбираете пьесы русских авторов для постановок?
Фолькер Хессе, директор театра: Ответ на этот вопрос заключается в самой истории театра, который был основан в 1952 году, как некая смесь немецкого и советского театров, немецкой и советской драматургии. Потом, уже после падения Стены, для нас открылись перспективы работы и с новыми молодыми русскими авторами.
– Какие-то у вас в спектакле русские все: <со знаком минус>. Либо алкоголики, либо мошенники…
Норман Шенк, актер: Но таков текст пьесы, ничего не поделаешь.
Моника Леннарц, актриса: Я думаю, здесь речь идет не о делении людей на плохих и хороших. Скорее эта история о том, как люди вынуждены приспосабливаться к новым условиям существования общества в целом. И я очень хорошо понимаю этих людей. Может быть, там не все так правильно. Но я все же хорошо понимаю и люблю свою героиню, которая должна гнать самогон, чтобы выжить.
– А о чем <Черное молоко>?
Норман Шенк: О поиске смысла жизни.
Анна Фишер, актриса: Я думаю, что это еще и о попытке человека как-то изменить свою жизнь. Попытка не удается, поскольку идея сама по себе утопична. Наверное, в данном случае смысл пьесы заключен во фразе того бомжа, который говорит: <Нужно быть очень осторожным, чтобы не умерла душа!> Вопрос в том, как отличить тот момент времени, в котором душа еще живет, и оттого, когда она уже умирает.
Трудности перевода
– А как обстояли дела с переводом бранных слов? Ведь их в пьесе Сигарева огромное количество.
Норман Шенк: Во время репетиций мы сравнивали тексты и вдруг поняли, что некоторые слова и выражения просто не были переведены. Оказалось, им просто нет аналогов в немецком языке. Это не означает, что немцы супервоспитанные. Мы тоже не ангелы и умеем ругаться не хуже русских.
Моника Леннарц: Может быть, все-таки не так хорошо:
Анна Фишер: Насколько я поняла (сама я не знаю русского), но ругательства либо переводятся буквально, либо им находят более или менее подходящие соответствия в немецком. Но тогда они становятся намного безобиднее. И насколько я знаю, есть два типа восприятия этого спектакля: когда его смотрят знающие немецкий язык русские, то они говорят, что это совершенно безобидный спектакль. С немцами же все с точностью до наоборот: <Что же это такое?! Сплошная ругань!!!> И достичь золотой середины здесь невозможно.
Немцы тоже люди!
– Кажется, материал пьесы показался вам весьма экзотичным. Неужели в вашей стране такая благоприятная обстановка?
Норман Шенк: Как раз нет. И в Германии, даже в больших городах, тоже можно встретить нищету. Разве что не в таких масштабах, как здесь, в России. Кстати, что касается эмоций и чувств героев, то немцы – совершенно такие же люди, как и русские. Так что здесь также можно провести кое-какие параллели.
Анна Фишер: И что касается оттока населения из сельской местности в города (как это происходит в спектакле), то в Германии этого очень много.
Моника Леннарц: Так например, в земле Мекленбург ( на территории которой расположено большое количество деревень) очень высокая безработица. Пожалуй, как нигде в Германии. И чтобы выжить, люди вынуждены заниматься не совсем законными делами. Но все-таки обстановка и уровень жизни людей в той местности гораздо лучше, чем у людей, живущих в российской деревне, и тех, которых мы играли в этой пьесе. Может быть, некоторым покажется преувеличением, сравнивать уровень жизни глубинки в Германии и в России, но в мекленбургских деревнях людям тоже живется нелегко.
Норман Шенк: Во время репетиций спектакля мы часто вспоминали наше собственное прошлое. Говорили о падении Берлинской стены, о перевороте, и о ситуации в современной Германии. Через воспоминания, через наши собственные ощущения мы пытались лучше понять пьесу.
– Могла ли такая история произойти в Германии?
Фолькер Хессе: В настоящее время в Германии идут реформы, которые направлены на сокращение социальных пособий для населения. В частности, это касается медицинского страхования. Человеку говорят: <Купи это дорогое лекарство, и завтра ты будешь здоров!> Но ведь очень немногие могут себе позволить его купить… Поэтому, наверное, такая история вполне могла бы произойти и в Германии. Даже сейчас.
Норман Шенк: Я убежден, что в ближайшем будущем число бедных людей в Германии будет только увеличиваться. Это к размышлению на тему демократии в нашей стране.
Большой мир
– Как люди Германии относятся к тому, что сейчас происходит в Америке и Ираке?
Норман Шенк: По-разному. Это зависит от того, к какому социальному слою принадлежит человек. Так, например, в Берлине, в разных районах города живут и разные слои населения. И концентрация переселенцев в разных районах города либо больше, либо меньше. В одном районе проживает больше турок, в другом – в основном русские немцы… А среди студенческой молодежи проблемы, затрагивающие эту тему, стоят очень остро. И это не только проамериканское мышление, но и часто против. Проблема не проамериканского мышления в целом актуальна не только для молодежи, но и для всего остального населения Германии. При этом разные люди по-разному обосновывают свою позицию по отношению к Америке.
– Ощущает ли Германия на себе американскую экспансию?
Анна Фишер: Так или иначе постоянно.
Норман Шенк: Да, я тоже так думаю. Но мне кажется, что за последнее время Европа стала намного сильней, а мощь и авторитет Америки падают. И война в Ираке – это лишь еще одна попытка Америки продемонстрировать свое могущество. У Америки уже нет былого потенциала. Когда люди выучиваются наконец читать и писать, они в большинстве своем постепенно начинают понимать, в какой же стране они живут. И пытаются что-то изменить. На мой взгляд, потенциал гораздо сильнее в странах третьего мира, в Африке, например. Или в России. В этих странах у людей можно проследить гораздо большее по силе стремление к идеалам, к жизни.
– Чем занимается молодежь в Германии?
Анна Фишер: Как показали тестирования, проведенные <Пиза-студией> недавно, – НИЧЕМ. <Пиза-студия> – это учреждение, которое проводит различного рода тестирования среди школьников разных стран Европы. Эти тесты направлены не на выявление уровня интеллекта, а на выявление остаточных знаний. Таким образом, выясняется, в какой стране у школьников процент остаточных знаний наиболее высок. И Германия в этом смысле далеко не на первом месте.
Норман Шенк: Многие немцы, фигурально выражаясь, <сыты>, но в то же время продолжают быть недовольными. Они смотрят рекламу и недовольны тем, что ее показывают. И они страдают. Не физически, конечно, но переживают какие-то внутренние страдания. Ищут виновника собственных страданий, <козла отпущения>. Это постоянное недовольство, накапливаясь, постепенно выливается у людей в агрессию. Люди мыслят зачастую простыми категориями: если у меня нет работы, в этом виноваты турки, или русские, или кто бы то ни был.
И не понимают, что никого нельзя винить в этом, кроме правительства и органов местного управления. Кстати, работы хватает везде. И в России тоже. Другой вопрос в организации и оплате труда. Например, в России огромные запасы полезных ископаемых. В этом смысле Россия очень богатая страна. Но почему-то все деньги оседают в карманах олигархов:
– Что бы вы хотели пожелать молодым людям, которые остаются здесь?
Норман Шенк: У русских, которые приезжают в Германию, есть огромная воля и готовность учиться. Это потенциал, направленный на созидание, творческий подход в искусстве и в экономике, вообще везде. Мне это очень нравится в русских.
Анна Фишер: Вчера после спектакля я беседовала с одной актрисой из театра Афанасьева. Я спросила ее, где она училась театральному искусству. И удивилась, что она, не обучаясь актерскому мастерству в Новосибирске, все-таки захотела вернуться сюда. Я спросила ее, почему она не поехала в Москву (у меня после <Трех сестер> Чехова сложилось впечатление, что все стремятся попасть именно туда). Она сказала, что ни за что не хочет ехать в столицу. Что здесь есть все предпосылки для становления и развития театра. И мне кажется, что если бы многие не уезжали из Новосибирска, то шансы на лучшее будущее появились бы не только у театров, но и у всего города.
Светлана ФРОЛОВА, <> (перевод с немецкого Олеся ЛОБЕС)