Однажды жил человек, которому все было интересно и важно. У него были длинные ноги, длинные пальцы, кудрявая голова и очки на носу. Своими длинными пальцами он брал в пригоршню кисточку (или карандаш) и рисовал все, что попадется под руку. Женщин рисовал. Лошадей. Ворон и петухов. В общем, все красивое. А длинные ноги несли его на все четыре стороны света. Еще он имел обыкновение лазать по Красноярским Столбам и однажды, на одном из этих столбов даже организовал чаепитие с блинами. И пригласил на него своих друзей. А потом он умер. И через четыре года после его смерти о нем уже никто не вспоминал:
Мгновение, которое остановилось
В прошлый вторник в Новосибирском художественном музее открылась посмертная выставка Владимира Феофановича Капелько – художника, поэта, археолога, этнографа, мастера прикладного искусства из Абакана, который всю свою жизнь пытался остановить мгновение. Получилось. Правда, вместе с мгновением остановилось и сердце художника.
19 июня Капели (так его звали при жизни друзья) исполнилось бы 67 лет. Но не исполнилось. У Капели мог бы быть свой музей – в подвалах отсыревают и гибнут по одному сотни экспонатов. Но нет у Капели своего музея. Живописные работы и копии петроглифов художника Капелько разбросаны по всему свету: кое-что хранится в различных художественных и краеведческих музеях России, кое-что – в частных коллекциях Польши, Швеции. Особенно большое количество копий находится в Красноярском художественном музее. Таймыр, Сахалин, Средняя Азия, Крым, Тува, Прибалтика, Алтай, Хакасия – вот небольшой перечень мест, где побывал Капеля. В 1996 – 1998 годах художник участвовал в экспедиции музея имени Н. М. Мартьянова (Минусинск) в Хакасии, где искал и копировал древние космогонические изображения на каменных стелах. Результатом этой экспедиции стал научный каталог <Каменные стелы Окуневской культуры>, авторами которого являются Н. В. Леонтьев и В. Ф. Капелько, изданный в 2002 году в Берлине. Почему каталог издали не в России, остается загадкой.
Когда-то, мечтая о музее искусств и народного творчества, Капелько подарил Хакасии уникальную коллекцию копий петроглифов – несколько сотен экземпляров, выполненных по уникальной технологии оттиска на микалентной бумаге. Многие из этих петроглифов уже не существуют в природе – затоплены строителями Саяно-Шушенской ГЭС, уничтожены бесконечными возведениями промышленных предприятий. Из заключения международной экспертной комиссии: <Коллекция создавалась в течение 30 лет (1963 – 1993 годы), насчитывает 700 эстампажей, из которых 250 листов сделано с памятников, безвозвратно утраченных в результате их затопления Красноярским и Саяно-Шушенским водохранилищами (что переводит их в статус оригиналов-уникумов). 240 листов содержат изображения, которые никогда не публиковались. Таким образом, научную и историко-культурную ценность коллекции трудно переоценить. В составе коллекции – копии с всемирно известных памятников культурной истории Южной Сибири (Хакасии и Тувы): Оглахты, Тенсей, Шалоболинская, Сулекская писаницы в Хакасии, писаницы Сосновка Джойская и Кантегир в Саянах, Мугур-Саргол и Чинга в Туве>.
По приблизительным подсчетам полная коллекция Капели оценивается в сумму более десяти миллиардов (!!!) долларов. Неужели же вся эта драгоценность не достойна своего помещения? По разумению местных, абаканских, властей, видимо, нет.
Обреченная звезда
Рассказывает вдова художника, археолог Эра Антоновна Севастьянова:
– В 1973 году я приехала в Абакан работать в местном музее. До этого я работала в Новосибирске научным консультантом областного отделения общества охраны памятников. Пять лет я боролась здесь за сохранение старых домиков начала века: Недавно прошла по городу – половины этих зданий уже не существует. Снесли. Страшно становится. Деревянные избы – старинные, резные, некоторые дома архитектора Крячкова – всего этого уже или нет, или неузнаваемо. Сохранением памятников архитектуры занималась тогда не только я, но и мои друзья. Например, известный архитектор Сергей Николаевич Баландин и многие другие. А как только я приехала в Хакасию, я заболела древними курганами. В то время их как раз сносили. Мне подавали смету на их ликвидацию. В документе так и было написано: ЛИКВИДАЦИЯ.
– Зачем их сносили?
– В это время как раз создавали оросительные системы, разрабатывали целину. Строили ТПК – Саянский территориальный комплекс, промышленные предприятия, алюминиевые заводы: Все это на древних курганах. Приходилось доказывать со слезами на глазах, что нельзя ничего строить на курганах, пока их не раскопаешь. И вообще-то в России есть на этот счет закон: прежде чем строить, нужно выделить средства на изучение, исследование. В конце концов городское начальство было вынуждено дать деньги на исследование курганов. Была организована огромная экспедиция. Это было в 1974 – 1977 годах. Я затеяла большие раскопки. Нужно было раскопать 60 курганов. Дали мне тогда всего 120 человек. Кроме записи, необходимо было все зарисовать: А у меня совершенно не было художников. И тут появился Володя Капелько. С этого все и началось. Он поработал в экспедиции, и больше мы уже не расставались. Он влюбился в археологию и в курганы. А я – в него, в его творчество и в живопись. Потому что рядом с ним все начинали рисовать. Никто не мог устоять. Начинали рисовать – он всех хвалил. Такой человек был: не столько радовался своему, сколько тому, что у человека рядом здорово получается. Причем у человека, который никогда в руки не брал карандаш и кисть:
Он считал, что талант всегда необходимо применять на практике. Если ты умеешь держать кисть – рисуй. Играешь со словом – пиши книжки. Этот высокий кудрявый человек с длинными <музыкальными> пальцами жил вне времени и пространства. Для него древние курганы как будто возводились вчера. Ему было страшно, что по ним пройдется бульдозер. Он говорил: <Это же наши предки! Ты бы на папину могилу пустил бульдозер? Нет> : У него было много плакатных работ, предостерегающих как бы. Все думал, какой бы придумать плакат, который бы заставил людей одуматься и не разрушать древние курганы…
– Но их все же разрушили?
– Давно: Да и в Новосибирске то же: сейчас вместо домиков, которые пыталась в свое время спасти я, стоят уже высотные дома. Другие, которые еще не снесли, зачем-то красят, вместо реставрации: А курганы – это же стелы, это рисунки на них, каменные изваяния по пять тысяч лет, космические божества: И все это ушло под бульдозеры. Где прошли машины – сейчас стоят заводы. А от заводов гибнут не только курганы. Гибнет природа. То есть мы с вами, живые пока. У нас в Абакане тополя уже в июле стоят желтые: последствия смога и выбросов алюминиевого завода. Люди болеют. Дети рождаются или мертвые, или ненормальные: Страшно… Может быть, поэтому Капеля рисовал только женщин, зверье и природу. Переживал за все это. Он любил красивое: Нет, не красивое, ЗНАЧИТЕЛЬНОЕ. Он терпеть не мог красивеньких пейзажей.
– Что его привлекало в петроглифах?
– В петроглифах его интересовало все: от формы, изысканности линий, до самой сути. Смысла. Он интересовался историей развития искусства. Говорил, что искусство развивается по спирали. Но в истории развития наскального искусства есть загадка: так называемое <наивное> искусство древних людей совершенно не подходит под это определение. Быки, олени, охотники на скалах – это же все ДВИЖЕТСЯ. Словно схвачено ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ рукой. Не скажешь, что это наивное искусство. Капелько говорил, что научить рисовать невозможно. Вернее, можно и обезьяну научить рисовать ПРАВИЛЬНО, но это будет совершенно НЕ ТОТ рисунок. Он считал время палеолита эпохой высокого искусства. В эпоху бронзы уже начинаются более формализованные линии. Потому что на подходе эпоха письменности, а письменность все формализует. Формальное искусство не для души, оно информативно. Это искусство <для ума>. В нем нет уже той искренности.
– Вы говорили о книге, которую он писал…
– <Древняя космогония Сибири>. Его очень интересовала астрономия: видимо, еще в школе увлекся. Он знал многие звезды и созвездия. Про звездное небо мог говорить часами. Часто мы сидели у костра, он показывал на небо и говорил: <Вы думаете, они есть? Их давно нет, этих звезд. А свет их до нас только-только доходит. Так же и люди: человека нет, а свет его с нами>. Он не любил говорить о Боге. Не любил говорить о бессмертии души. Он считал, что после смерти человека остается ТОЛЬКО ПАМЯТЬ о нем. И та очень быстро выветривается. А когда друзья ему говорили: <Ну, Капеля, уйдешь из жизни, а все равно после тебя столько работ останется! И люди тебя никогда не забудут!> Он отвечал: <Важно, чтобы люди СЕЙЧАС к человеку хорошо относились, пока он жив>. Потому что очень многие так называемые <руководители искусства>, <худсоветы> так называемые смеялись, не принимали его всерьез как художника. На всех собраниях прорабатывали за то, что он <не идеологический>, не участвует в воспитании широких масс населения. <Ну не могу я передовиков рисовать: – говорил Капеля, – не умею я совершенно: А стройки коммунизма меня вообще не волнуют: Вернее, волнуют только в том плане, что они всю природу уничтожают, древности уничтожают и главное – душу человеческую>.
Он никак не мог смириться с тем, что Красноярская ГЭС затопила такие красивые места: И наскальные рисунки ушли под воду. Мы часто бывали там: небо, горы и наскальные рисунки – красной охрой: <Боже мой, как это красиво! И кроме нас этого никто не увидит!> И на видео не записать. И фотоаппарата нет. Только копии сделали. Только копии и остались.
Светлана ФРОЛОВА,
<>